Снежная пантера - Страница 32

Йен и не подозревал, что столько сердец сочувствуют ему. Он боролся за жизнь. Страшные видения одолевали его больной мозг. Звери невиданной породы набрасывались на него и остервенело рвали живую плоть. С клыков капала кровь… Йен кричал, но ни одного звука не вылетало из его горла. Ему чудился лес, безмолвный, мрачный, покрытый снегом, на котором мягкие лапы животного оставляют странные следы… Они чем-то похожи на след человеческой стопы, очень маленькой и изящной, стопы ребенка или женщины… Йен брел по лесу, затирая следы, и чувствовал на себе чей-то взгляд. Опасность была повсюду, и нужно было бежать прочь из этого жуткого места, но ноги Йена отказывались повиноваться ему… Он ждал, сам не зная чего, высматривал кого-то за деревьями и в то же время сознавал, что встреча эта принесет ему лишь гибель…

Йен стонал и ворочался на своей тонкой подстилке, разложенной прямо на холодном каменном полу. Светлые волосы англичанина слиплись в грязные пряди, сквозь прорехи в одежде проглядывало голое тело. Только руки, крепкие и одновременно изящные руки с гибкими длинными пальцами, руки творца, напоминали о былой красоте юноши.

Бред не выпускал Йена из своих объятий, и кухонные служанки были уверены, что недалек тот день, когда его окоченевшее тело вынесут из каморки и похоронят в замковом рву. Слишком многое пришлось вынести бедняге… Разве не на его глазах взбесившиеся собаки сэра Макдональда разорвали на куски хорошенькую Маргрит, служанку из Гэллоуха, которая была неравнодушна к Йену? Собак, конечно, пришлось убить. Леди Линн настояла на этом, хотя сэр Макдональд был против. Хорошую свору нынче нелегко достать, а что стоит жизнь одной служанки? Но леди Линн приказала, и собаки были тотчас убиты. Разъяренный сэр Макдональд немедленно покинул замок, и знающие люди поговаривали, что именно этого и добивалась капризная хозяйка Гленку!

Но Йен ничего не знал об этих сплетнях. Как и о том, что Данслафф Макрой наконец просватал красавицу дочь за Эрика Кэмпбелла, графа Аргайла, королевского любимца, владельца множества земель и поместий в западной Шотландии. А что было делать гордому Данслаффу? Его свобода, а может быть, и жизнь была под угрозой до тех пор, пока в сердце графа Аргайла не вспыхнула любовь к Линн!

Долго пролежал Йен-англичанин без сознания, и никто не надеялся увидеть его живым. Но крепкий организм победил болезнь, и разум вернулся к Йену, когда ткачихи Гленку готовили богатое приданое для Линн Макрой.

Как же отличался этот Йен от того красавца, который несколько месяцев назад приехал в Гленку вместе с графом Кэмпбеллом! Лицо Йена осунулось, некогда прекрасные волосы неровными клоками свисали с головы. Страшно было смотреть ему в глаза — бессмысленно-вялые в одно время, они вдруг загорались безумной энергией, как будто Йен припоминал что-то, что вызывало у него прилив сил. Те, кто пророчили ему скорый конец, ошибались. У Йена-англичанина было еще дело на этом свете. Дело, ради которого он выкарабкался из сумеречных глубин сознания и которое он должен был довести до конца.

Раньше, в лондонской жизни, Йену не раз приходилось наблюдать за тем, как его учитель смешивает с водой сухую глину, мнет ее руками и лепит из нее фигурки. Никогда Йену не хотелось самому попробовать вылепить что-нибудь, он предпочитал воплощать свои фантазии кистью и красками. Но сейчас неведомая сила управляла им и заставляла браться за то, к чему у него не было привычки…

Йен бродил по окрестностям Гленку, подыскивая нужные материалы. Лишь глубоко в лес он боялся заходить и старательно обходил полянку, на которой была растерзана несчастная Маргрит. Йен собирал глину и смешивал ее с песком, добиваясь нужного эффекта. Откуда он знал все это? Йен себя не спрашивал. Видения рождались в его голове, и он должен был воплотить эти видения в жизнь, чтобы обрести покой.

— Совсем рехнулся парень, — судачили между собой служанки, наблюдая за стараниями Йена. — А все она виновата… У кого жизнь заберет, у кого разум… Ох, не видать нам покоя в Гленку, пока она тут хозяйничает… Скорей бы уж уезжала в Аргайл!

Наконец у Йена было достаточно глины, и он приступил к работе. Конечно, не на кухне. Оттуда его сразу же прогнали бы. Нет, в пустой комнатке на вершине южной башни, куда рыжая колдунья заманила его в первый раз, сотворит он свое чудо! Йен работал без продыху, мял податливую глину и не чувствовал бега времени. Видение с каждым разом являлось Йену все отчетливее, и он уже не понимал, что плод его воображения, а что — действительность. Она была повсюду — преследовала его в снах, склонялась над его плечом, рыскала с ним в поисках глины, и все время Йен ощущал на лице ее зловонное дыхание… Он лепил, вкладывая в каждое движение пальцев силу своей любви и ненависти, проклиная и желая…

Йен больше не любил — он ненавидел, но ненависть эта была с привкусом страсти и тоски. Где бы он ни был, тоска всегда была с ним, тоска по ее губам, по ее телу, по ее надменному жестокому смеху… И все же Йен знал, что ни минуты не стал бы колебаться, если бы мог убить ее… Не должно жить на свете чудовище, которое с такой легкостью лишает других людей жизни и воли. Не будет счастье в Гленку до тех пор, пока по замку витает дух колдуньи. А он будет жить вечно, потому что зло неистребимо и не умирает вместе с бренным телом. И все же он, Йен-англичанин, сделает все, что в его силах… Он скует дух ведьмы оковами ненависти и заточит его в своей скульптуре. Будь проклята, проклята навсегда, шептали губы художника, а пальцы умело лепили голову кошки на хрупком женском теле. Ненавижу тебя, и пусть сила моей ненависти вечно преследует тебя…